Дело Мотапана - Фортуне де Буагобей

Али не смел пошевелиться, а комиссар, как только остался наедине с обоими друзьями, сказал:

— Я не сомневаюсь, что все это устроил Мотапан, дабы навредить господину Дутрлезу. Дело состряпано грубо, и скоро все разъяснится. Но, пока тайна не раскрыта, советую вам быть осторожнее. Я собираюсь встретиться со своим начальством, чтобы сообщить некоторые сведения о Мотапане. Я тоже думаю, что он не умер и скоро объявится, хотя бы для того, чтобы забрать свои сокровища. Тогда-то все и разъяснится.

— Дело Дутрлеза в хороших руках, — сказал Куртомер. — Мы вам больше не нужны?

— Нет, господа, я вас больше не задерживаю.

Троица обменялась дружескими рукопожатиями. Когда друзья очутились на лестнице, Куртомер жизнерадостно сказал:

— Пойдем к тебе, нам нужно поговорить. Все идет хорошо.

— Напротив, все плохо, — промолвил Дутрлез. — После того, что здесь произошло, мне не на что надеяться.

— Все дороги ведут в Рим, — произнес Куртомер, — и гнусные происки барона, возможно, поспособствуют твоему браку с мадемуазель Кальпренед против его желания. Стало быть, все к лучшему!

— Боюсь, что ты обманываешься, — прошептал Дутрлез. — Огласка все погубит. Смотри, лестница освещена, и слышен голос Маршфруа. Очевидно, он ожидает, что меня проведут мимо него в сопровождении полицейских. Не удивлюсь, если всех жильцов пригласили присутствовать при этом. Жюльена арестовали по крайней мере без шума. Со мной поступают хуже.

— С той разницей, однако, что Жюльен ночевал в тюрьме — он и теперь там, а ты спокойно возвращаешься домой и позволишь мне остаться у тебя на ночь.

— О, охотно! Но я могу предложить тебе только диван.

— Мне будет на нем все же лучше, чем в каюте на «Юноне». Я решил не встречаться сегодня с консьержем и полицейскими. Я раздражен, могу вцепиться ему в горло и меня отведут в участок. Мне-то все равно, но я обязан щадить Адриана: ему было бы неприятно узнать, что брата посадили за дебоширство. Утро вечера мудренее. Пойдем!

Дутрлез был рад приютить друга. Друзья стали подниматься на четвертый этаж. Для этого им надо было пройти мимо дверей в квартиры графа де ля Кальпренеда и Бульруа. Первая дверь была заперта — граф и его дочь, должно быть, уже вернулись. Но на третьем этаже все были на ногах. В приотворенную дверь слышались шаги и голоса. Пронзительный фальцет Эрминии смешивался с гнусавым басом ее отца. Несомненно, все семейство знало, что в доме полиция, и все злорадствовали. Проходя мимо, Куртомер заметил, что из приоткрытой двери торчит нос Бульруа-отца.

— Убирайтесь, старикашка, — вполголоса, но с угрозой проговорил отставной лейтенант. — Если жена увидит вас здесь, она подумает, что вы поджидаете свою обожаемую толстуху Лелию — дочь консьержа.

Бульруа поспешно убрал свой нос и тихо затворил дверь.

— Ты видел, как быстро он исчез? — спросил Жак друга, когда они поднялись на площадку четвертого этажа. — Похоже, нам теперь нечего опасаться Бульруа. Если он вздумает злословить, то я знаю, чем заткнуть ему рот.

Но Дутрлез не был расположен шутить. Он не ответил и повел Жака в курительную.

— У графа уже спят, — сказал Жак, подходя к окну. — Нет, свет еще горит, но такой тусклый — вероятно, ночник. Видно, девушке не спится. Ну, через два-три месяца вся квартира засверкает яркими огнями, и все будут танцевать на свадьбе очаровательнейшей девушки на свете!

— Ты сошел с ума! — воскликнул Альбер.

— Вовсе нет! Выслушай меня. Ты уверен, что ее отец настроен против тебя, что все погибло. Но ты забываешь, мой дорогой, что я — твой союзник.

— Знаю, но что же ты можешь сделать?

— Многое… Потому что я в их лагере. Ты видел, что у тетушки я долго разговаривал с графом. Речь шла о том, как достать со дна моря двенадцать миллионов. Я решил взяться за эту трудную и прибыльную работу и если выполню ее, то смогу ставить условия графу де ля Кальпренеду. И я не пожалею на это ни трудов, ни денег, потому что награда достанется тебе.

— Ты говоришь все туманнее, я тебя не понимаю.

— Тебе это и не нужно. Только отвечай на вопросы. Во-первых, что ты намерен делать?

— Дождаться, когда Мотапан появится, и воздать ему по заслугам. Он говорил о дуэли: я его вызову.

— Охотно стану твоим секундантом, но речь не об этом. Я спрашиваю: как ты поведешь себя с графом де ля Кальпренедом?

— Мне остается только держаться от него подальше.

— Вероятно, ибо я сомневаюсь, что тетушка решится вас помирить. Одному богу известно, что ей о тебе понарасскажут! Но мадемуазель Арлетт, конечно, не поддастся дурному влиянию. Стало быть, с этой стороны тебе бояться нечего.

— Откуда ты знаешь? И что ты хочешь этим сказать?

— Спросить тебя: находишь ли ты сейчас пребывание в Париже приятным?

— О! Нет! Моя жизнь здесь и прежде была невеселой, а теперь она станет вовсе нестерпимой.

— Тем более что тебя будут допрашивать, станут рыться в прошлом. Не удивлюсь, если за тобой даже устроят слежку.

— Все может быть. Я готов бежать на край света.

— Нет надобности отправляться так далеко. Поезжай со мной.

— Куда?

— На маленьком пароходе, который отвезет нас к берегам Бретани.

— Это было бы прекрасно, но…

— Что? Ты ведь не страдаешь морской болезнью? Тешу себя надеждой, что со мной ты не будешь скучать. Я научу тебя морскому делу, и через три недели ты сможешь стоять за штурвалом. Ты согласен? Нет? А! Ты боишься, что не сможешь даже проститься с мадемуазель Кальпренед. Берусь передать ей все, что ты хочешь сказать.

— Я ни на что больше не надеюсь, — печально проговорил Дутрлез, — и рассчитываю только на твою дружбу. Париж гнусен, жизнь здесь мне в тягость. Я поеду с тобой.

— Вот и прекрасно! — воскликнул Куртомер. — Завтра я увижусь с милым графом и узнаю, как обстоят дела с нашим планом, а пока дай мне сигару и рома, чтобы сделать грог.

XIII

— Как идет наш пароход? — спросил Жак де Куртомер Альбера Дутрлеза в один из прекрасных январских дней, если, конечно, январь на бретонском побережье может быть прекрасным.

— Идет так хорошо, что мы скачем, как козы, наевшиеся зерен кофе, — пробормотал Дутрлез, уцепившись обеими руками за перила мостика.

— Ты здоров, и это главное. Прибываем на место через час. Ты можешь сойти на берег, но я заночую здесь, потому что хочу понаблюдать, как начнется разведка.

— Боюсь, завтра наше путешествие закончится.

— Я знаю, что ты не веришь в сокровища. А я верю! Но даже если я ошибаюсь, все равно мы совершили приятную прогулку.

— Ты находишь? Я с тобой не согласен. Вот уже три недели как мы покинули Париж, и моим единственным развлечением были прогулки по берегу и безостановочное курение сигар.

— И мысли о мадемуазель Кальпренед.

— Ты все шутишь, а у меня нет повода смеяться.

— У тебя нет повода и плакать. Скажи, что бы ты делал в Париже? Кальпренед питает к тебе не самые добрые чувства, его упрямый сынок тоже. К счастью, скоро он уходит в армию. У тебя есть только мадемуазель Арлетт, и если бы ты не оставил квартиру на четвертом этаже, то каждый вечер мог бы любоваться окном ее комнаты. Большое удовольствие, нечего сказать! В то время как здесь ты трудишься ради своего будущего.

— Ты в сотый раз повторяешь одно и то же. А когда я прошу тебя объясниться, сыпешь отговорками. Я поехал с тобой только потому, что мое дело проиграно.

— Не совсем, любезный друг. Ты забыл о свидании, которым мадемуазель Кальпренед удостоила тебя накануне отъезда. Кажется, тебе посоветовали ехать со мной и поклялись в вечной верности.

— Все меняется в этом мире, мой друг! — печально возразил Альбер.

— Все изменится, если экспедиция будет успешной. Заметь, пока все идет прекрасно. Мы приехали в Брест почти что наудачу. Я сразу нашел яхту, которую один богач оставил здесь в качестве залога. Яхта великолепная, мне отдали ее очень дешево, а если я захочу ее купить, то продадут почти даром.

— Жак, ты раздражаешь меня своими обещаниями.

— Обещаниями, которые сбудутся, теперь я в этом уверен. Я собрал сведения и точно знаю, что то судно затонуло недалеко отсюда два года назад, между десятым и пятнадцатым января тысяча восемьсот семьдесят девятого года. Американский матрос не солгал. Кальпренед дал знать английскому страховому обществу, что начинает работы. Со своей стороны я уладил все формальности с французскими властями и нанял в Бресте четырех лучших водолазов из «Арсенала». Я даже брал у них уроки. Это очень просто, ты сам сможешь, если захочешь. Я тебя научу. Чего же тебе еще? Ты поможешь мне позолотить герб Кальпренедов, который очень в этом нуждается. И ты думаешь, это не оценят? Граф хотел приехать сам, но я его отговорил. Я все продумал и хочу, чтобы он был обязан тебе.

— Он даже не знает, что я с тобой!